— В последнее время я куда лучше разбираюсь в художниках, чем в том, что они делают. Но ты верь, да, — Хасан получил сияющую улыбку, — мне надо верить, я хороший, умный и честный.

— Любите меня, я же такой клевый. Напиши это на щите. Так ты считаешь, что первые посмертные картины Хольгера символизируют «призвание» Старк?

— Возрождение, бессмертие, вечная красота, надежда, — Заноза пожал плечами, — если она не для этого работает, то я даже не знаю, для чего.

— А ее феи? Те, которые подарили ей талант. Они могут растрепаться Хольгеру, предупредить его или спугнуть. К художникам эти твари явно неравнодушны, а нас с тобой или венаторов вряд ли любят.

— В общении с духами Хольгер не замечен. Но даже если они к нему явятся и скажут: «галерея Старк опасна, ни в коем случае не появляйся на ее открытии, это ловушка «Турецкой крепости», он ответит, что все понял и все равно придет. Ты же видел Арни. Он придет, Хасан, — Заноза вновь чуть растягивал гласные, это значило, что он очень собой доволен, — мы не связаны со Старк, и Алахди не связан с ней. Я заставлю ее открыть галерею так, что никто, кроме нас с тобой, не будет знать, что это моя работа. Я смогу, — он требовательно уставился на Хасана, — ты же знаешь, что я смогу?

— Не сомневаюсь.

Этот мальчик, если уж ставит себе цель, то добивается ее. Причем, часто с минимальными потерями. Так что у него есть повод для самоуверенности, и его всегда есть за что похвалить. И все же, нуждаться в похвале он никогда не перестанет. Что ж, хотя бы в этом Заноза похож на остальных подростков.

— Хольгер все равно будет подозревать ловушку, и мы с тобой подозревали бы на его месте. Только ты бы не пошел в галерею, ты бы ее заминировал и взорвал. На всякий случай. Вместе со своими картинами. А Хольгер… он изменит внешность. Будет выглядеть по-другому. Вот еще одна проблема, блин. Как мы его узнаем, он ведь даже не пахнет? Не взрывать же галерею, в самом деле, — взгляд Занозы стал не по-хорошему сосредоточенным, — Хасан, Алахди может просто сжечь там всех. Как в «Петале».

— Тебе напомнить, что «Петал» сожгли не его люди?

— Нет. И про то, что он их отдал под трибунал, тоже можешь не напоминать.

Хасан понимал, о чем говорит Заноза. Хольгер убил дочь Алахди. Охота на него стала для Старого Лиса личным делом. Очень личным… Настолько, что правила и запреты перестали работать, и Алахди пошел на сотрудничество с вампирами. Далеко ли отсюда до убийства людей?

В перевернутом разуме Занозы одно прямо вытекает из другого.

— Он знает, — сказал Хасан, — что долг венатора — защищать людей, а не уничтожать вампиров. Он хочет отомстить Хольгеру, и отомстит, и мы ему в этом поможем, но Алахди-мститель не перестанет быть Алахди-защитником. Пока ты не понял этого, просто верь мне на слово. Я же тебе верю.

Заноза собирался поработать дома, но в «Крепость» его все-таки отвез. Не доверил такое важное дело Блэкингу. Он, вообще, ревниво относился к обязанностям, которые считал своими. Возить Хасана — было одной из них. Хотя, не умей Блэкинг ездить так же быстро, Заноза не рассматривал бы его как конкурента, и позволял куда чаще садиться за руль. Парадокс. Он из них состоит. Из парадоксов и неугомонности. Минамото говорил, что вторым именем Занозы должно быть «Проблема», а первым — «Большая». Хасан не любил этого японца, но нельзя было не признать, что Занозу тот понимал не хуже, чем он. Ненамного хуже.

Только serefsiz Минамото попытался воспользовался своим пониманием, чтобы превратить мальчика в такую же тварь, как он сам, в убийцу без чести и совести.

Носить японскую одежду Заноза тоже научился у Минамото. И рисовать эти свои иероглифы, которыми пользовался как еще одним дайном. А еще — пытать, запугивать до смерти, и стрелять — тоже насмерть. Это после уроков Минамото его пули стали убивать вампиров и духов.

Занозе, вообще, везет на старых вампиров. Если б он еще умел с ними обращаться. Их надо убивать и забирать кровь, больше они ни на что не годны. Не нужно у них учиться. Потому что к умению одеваться, рисовать, фехтовать или стрелять, они обязательно добавят умение заживо сдирать кожу, вынимать душу, и не ведать жалости.

Вечером Заноза так и уселся за руль в своем кимоно. Разве что обулся. В трогательные японские белые носочки и японские же тапки, плетеные из кожи. Белоголовый, синеглазый, он умудрялся стать похожим на самурая, просто нацепив самурайские одежки. Но насколько естественно выглядел в этих шелках, настолько же странно смотрелся за рулем машины. И ведь неудобно же, наверняка…

Нет, Хасан даже не пробовал отправить его переодеться. Бессмысленно. Нравится играться, пусть играется. Ему так лучше думается, а думать, на данный момент — его основная обязанность.

Заноза привез его в «Крепость» и тут же умчался обратно.

«Звони, если что. Утром заеду».

Никаких «если что» Хасан не планировал, и не мог представить себе незапланированные проблемы, настолько серьезные, чтоб выдергивать в «Крепость» еще одного вампира. Хвала Аллаху, времена, когда они только обустраивались в Алаатире, и убивали  чуть не каждую ночь, давно миновали. Нынче ночью дела были рутинные. Толика дезинформации для Шольто рутину лишь усугубляла.

Ближе к утру явилась парочка юных сидов, потерявших фамильную реликвию, но пропажа нашлась практически сразу — ирландские обормоты просто забыли цацку в такси. Заноза точно не удержался бы от комментариев в адрес сидов в частности, и всей Ирландии вообще, но Занозы не было, и обошлось без драки. 

А под утро он материализовался в кресле для клиентов. Одетый в разрисованные иероглифами футболку и джинсы и безобразно довольный тем, что Хасан не заметил, как он просочился в кабинет и уселся в кресло. Сам Заноза дверь не открыл бы — это привлекает внимание, а последним тут был Блэкинг, и когда он выходил, Мухтар замахал хвостом. Пес мальчика заметил. Блэкинг — нет. Значит, иероглифы теперь и ему глаза отводят? Когда-то у Занозы не хватало на это умения.

Интересно, смог бы он заморочить сидов?

Доступное большинству вампиров умение становиться незаметными, почти невидимыми, не давалось Занозе, хотя он честно пытался учиться, а Хасан честно пытался учить. У мальчика просто-напросто не укладывалось в голове, что он может быть незаметным. Куда там! Привлекать внимание, очаровывать, быть всегда на виду — это пожалуйста, в этом его суть. Но стать невидимкой? Нет, невозможно. Хасан подозревал, что отсутствие внимания к себе Заноза воспринял бы, как личное оскорбление. Если б хоть раз с таким столкнулся.

Но кто его может не заметить? Так не бывает.

И именно поэтому об «отводе глаз» или о «тумане» можно было забыть.

Оставались иероглифы бесчестного ублюдка Минамото. И иероглифов было великое множество. Заноза пользовался ими, разными, в разных сочетаниях, и для того, чтобы прятаться, и для того, чтобы стать еще заметнее, и для того, чтобы переворачивать мозги вампирам и людям, заставляя не верить глазам своим. Или, наоборот, верить.

Взять хоть его дом на юге, тот, в который он заманил венаторов. Пока Заноза не привел их туда, дом был надежным убежищем — никто не подошел бы близко к разрисованным стенам. Честно говоря, даже в тот переулок никто старался не заходить. И жители соседних домов съехали почти сразу, стоило лишь спрятать среди граффити несколько иероглифов.

Сам Минамото, в те времена, когда Хасан еще числил его среди мужчин, достойных рукопожатия, признался, что учил Занозу каллиграфии лишь потому, что решил, будто это поможет мальчику сосредоточиваться. Ни одному европейцу не постичь в полной мере искусства начертания иероглифов, просто не понять, но возня с кистями, тушью, бумагой хотя бы занимает время. Хасан додумался до конструкторов «Лего» и игрушечной железной дороги, а Минамото — до рисования загогулин по сложным правилам. Они оба тогда понятия не имели, что Занозе не нужно учиться сосредоточению. Со своей памятью, с вечно обостренными чувствами, с бешеным темпом существования, он и так был сосредоточен на всем, что видел, слышал, обонял. На всем, что запоминал.